Продюсер и шоумен Семен Слепаков оказался замечателен не только своими фантастическими песнями. Почитайте — это песня!

Когда-то я был молодым, подающим надежды кавээнщиком. Моя жизнь состояла из репетиций, безрезультатного поиска денег на поездки нашей команды, обильных алкогольных возлияний и хаотичных знакомств с прекрасным полом. Это были хорошие годы. На главной улице нашего небольшого города вырубили каштаны и на их месте построили стекляшки. В стекляшках продавалось пиво на розлив, стоило оно недорого, как, собственно, и водка. По главной улице взад-вперед гуляли девушки, настолько нарядные, что приехавшая в университет француженка немедля поинтересовалась, почему в нашем городе так много проституток. Девушки, кстати, были никакие не проститутки, а обычные студентки, а в некоторых случаях даже школьницы. В общем, жизнь текла расслабленно и интересно, за исключением того факта, что было совершенно непонятно, что делать дальше. Мои родители — университетские преподаватели, с трудом сводившие концы с концами, — как-то неохотно верили, что сын обретет благополучие, даря людям смех. И, несмотря на то что ребенок в семье позиционировался как талантливый, талант предлагалось зарыть и откапывать лишь изредка для удовольствия. В качестве основной перспективы рассматривалась работа в городской администрации, куда можно было устроиться посредством дедушкиных связей. Связи иногда, примерно раз в год, заезжали на чай, чтобы выразить уважение дедушке — профессору, известному в городе человеку. В такие дни всю семью охватывал крайний ажиотаж, накрывался праздничный стол, из бара, встроенного в финскую стенку, доставались самые лучшие бутылки: так… коньяк… какой-то французский, значит, хороший, говорил дедушка и ставил на стол кем-то подаренный «Наполеон». Затем, в назначенное время, они появлялись — пышные, толстые, слегка усталые, пахнущие духами, добрые и любвеобильные, обнимали и целовали, говорили тосты за науку и за дедушку, великого человека, которому она была очень многим обязана. От волнения вся наша семья впадала в транс. Однажды моя ответственная мама, честно выпив до дна несколько рюмок водки, внезапно опьянела и испуганно сидела на кухне, боясь вернуться за стол в таком состоянии. Как потом оказалось, опасения были не напрасны: щедро зачерпнув ложкой оливье, мама почему-то положила его не в тарелку мэра города, как изначально планировала, а ему на колени. После этого с мамой случился припадок истерического смеха, который еще долго раздавался из кухни, пока бабушка сыпала на брюки соль и требовала, чтобы градоначальник снял их и временно надел дедушкино, абсолютно чистое, только что постиранное трико. К чести мэра отмечу, что повел он себя весьма достойно, но трико надевать не стал и некоторое время провел за столом в трусах, явив нам всем белые ноги человека, которому некогда греться на солнышке в столь тяжелое для страны время. Прощаясь, он в очередной раз пообещал дедушке, что внук не пропадет, а будет устроен в городскую администрацию и станет одним из тех маленьких винтиков в отлаженном механизме, которые, с одной стороны, никому не заметны, но с другой — всегда при деле, притом смазаны и блестят. В общем, все складывалось как нельзя лучше, за одним исключением: я совсем не хотел становиться винтиком. Я чувствовал, что мое призвание — творить, получая взамен благодарность в виде смеха, женского внимания и, конечно, денег. Однако время шло, а я не имел в достатке ни одного, ни другого, ни третьего. Перспективы работы в городской администрации принимали все более четкие очертания… В то время единственным писателем, которого я читал, был Довлатов. Я категорически не хотел разбавлять его никем другим. Тщетные попытки обрести признание, увлекательный мир творческого алкоголизма, калейдоскоп странных и смешных людей, болезненная рефлексия, вымученная поддержка близких — все, о чем рассказывал Довлатов, было так понятно и знакомо. Что скрывать, мне, конечно, казалось, что мы очень похожи. Я бродил по городу — огромный, бородатый, одинокий, вечно пьяный и неприкаянный — и при этом чувствовал себя счастливым, потому что где-то там, в четырех зачитанных черных томиках, точно так же бродил Довлатов. Он стал моим вымышленным союзником в борьбе за свободу самовыражения. Он помогал мне сделать выбор между тернистой, но честной дорогой творца и унылым болотом жалкой стабильности. «Не дури, — говорила мама, — сейчас сложное время, другой возможности не будет». «Никого не слушай, будь верен себе, не сдавайся, выпей», — отзывался со страниц Довлатов. Почему-то его хотелось слушаться больше. Так и тянулось это противостояние: с одной стороны — семья, а с другой — мы с Довлатовым. Надо сказать, что периодически на нашу сторону перебегал папа, с нами ему явно нравилось больше, но благоразумие и семейная солидарность брали верх, и папа грустно плелся обратно. Наконец нам с Довлатовым повезло. У команды КВН, за которую я выступал, появился спонсор. Это был суровый мужчина, прошедший девяностые, с прозрачным взглядом и волевыми чертами лица. Его руку украшал массивный перстень. Он говорил медленно и тихо, практически не интонируя. В аквариуме за его спиной плавала маленькая акула. Я рассказал ему о наших проблемах. Пообещал, что мы не подведем. Озвучил необходимую для этого сумму. Почему-то серьезный мужчина проникся ко мне симпатией. Он смотрел на меня с почти отцовской нежностью и изредка кивал, как бы помогая мне просить у него деньги. В конце разговора он вдруг спросил: «Семен, а кто ты по национальности?» — «Еврей», — со скрытой тревогой ответил я, чувствуя, что едва зародившаяся дружба внезапно оказалась под угрозой. Повисла тягостная пауза. Только маленькая акула продолжала курсировать в аквариуме, инстинктивно поддерживая свою жизнедеятельность. «Ну ничего, ничего», — сказал наконец суровый мужчина. В его голосе я услышал сочувствие. «И среди евреев есть хорошие люди, и среди русских плохие», — добавил он и выделил команде деньги. В городской администрации я так и не поработал. Так мы с Довлатовым отстояли свободу творческой личности и избавили государственный аппарат от некомпетентного и незамотивированного работника. А с Довлатовым я крепко дружу и советуюсь до сих пор. Надо сказать, его советы не сильно изменились, но стабильно помогают. Кстати, мама давно перестала беспокоиться о моем будущем, стала моим фанатом номер один и больше уже не спорит с Сергеем Довлатовым.

Колонка Семена Слепакова опубликована в журнале «Русский пионер» №57. Все точки распространения в разделе «Журнальный киоск».